Лэндо спать тоже не хотел. Это было странное состояние: он устал, потерял много крови, давно по-настоящему не ел и теперь по всем признакам должен был просто отключаться. Но за проведённое без сознания время он отдохнул лучше, чем могло ожидаться, а неожиданная встреча с лордом буквально окрылила его. Разговор на родном языке о вещах, о которых он молчал столетиями, наполнил Лэндо силами. Меньше всего он сейчас хотел прерваться.
Нолдо коротко рассмеялся:
— Вот уж что правда: разнообразия в историю мы внесли немало, — вот ещё одна вечная тема: вечносветлая и вечногорькая. Народ нолдоли принёс в Арду белокаменный Тирион и Сильмарилли, Нарготронд и Гондолин, Эрегион и Имладрис, о котором Лэндо только слышал. И этот же народ принёс Исход и три братоубийственные резни. Воистину — разнообразие.
Цель жизни, смысл жизни... За долгую жизнь нолдо видел их в совершенно разном. Был воином и мастером, а значит разрушителем и созидателем... и под конец совсем потерялся, погряз в бессмысленности, в пустоте. Возможно, пора было начинать искать заново?
Не удержавшись, Лэндо выругался крепкой фразой из Кхуздула. О масштабах поклонения Саурону он не знал.
— В Замысле сомневаться недолжно, — возразил он, — но кто знает, насколько люди сейчас близки к изначальному Замыслу Илуватара? Пробудившихся у Куивиэнен квенди встретил Оромэ. А людей? Ходят слухи, что Моринготто.
Искажение проникало в сердца смертных легче, чем в сердца квенди — это было ясно ещё в Первую Эпоху. А вот почему это происходило... Лэндо не был философом, не умел проникать в чужие души. Может быть, если бы лорд Артафиндэ дожил хотя бы до предательства Ульдора в Нирнаэт, он нашёл бы ответ. А без него... Предположений могло быть много: или дело во встрече с Моринготто при пробуждении, или в том, что Третья Тема была спета, когда Тема Мелькора уже вовсю звучала, или неотвратимость смерти делала людей малодушнее... А может, всё и сразу.
— Раньше я думал, что по крайней мере дунэдайн мало подвержены Тьме. Но теперь я не так уверен. Теперь и о них рассказывают разное, и не знаешь, чему верить...
Слухи, доходившие до Лэндо по дорогам да трактирам, следовало делить надвое. Но и из ниоткуда они появиться не могли, а потому прокравшееся в сердца людей Искажение становилось очевидно.
— В сторону севера... — понимающе кивнул нолдо. Это был крайне ожидаемый ответ. Трудно было представить лорда Макалаурэ скитающимся по землям юга, слишком уж чужды они благородному нолдорскому духу. Так что же делал в них сам Лэндо?
То, что начинало складываться в его голове, ещё не было ни намерением, ни, тем более, решением. Это было что-то смутное, то неясное ощущение, которое обычно предваряет перемены. Вот уже столетия он жил не на своём месте, не своей жизнью. И он знал, что вернуться к ней после этой встречи — встречи с братом своего лорда и родичем, а одновременно и с настоящим собой — будет несравненно труднее. Так надо ли, думал он, возвращаться?
— Может, и мне двинуться в сторону севера? Посмотреть, как изменились земли, — неопределенно бросил нолдо, словно невзначай. Скорее не чтобы обозначить намерение, а чтобы не упустить это предчувствие. Теперь так просто от него не отмахнешься: лорд наверняка напомнит, спросит... А Лэндо к тому моменту созреет, чтобы решить.
О еде он как-то даже и думать забыл, но стоило подумать — желудок отозвался ноющей болью. Нолдо и правда не ел больше суток, да и до того у него были серьёзные проблемы со съестными припасами.
— Вот уж не откажусь, — улыбнулся он.

Лэндо ответил не сразу. Он устремил взгляд куда-то в пустоту и долго молчал, размышляя над словами лорда. Такая пауза не была неловкой: те, кому некуда спешить, во время беседы могут позволить себе подумать в тишине.
— Я не философ, — сказал он наконец, — и есть вещи, в которые хочется просто верить. Но сдаётся мне, что вы правы, лорд Макалаурэ, — нолдо был слишком погружён в размышления, чтобы заметить, как слово "лорд" вновь сорвалось, непрошеное, с губ. — Может, мы и не можем понять Замысел до конца... Но годы идут, а Искажение всё множится. Словно мы и не победили в Войне Гнева.
Эта последняя фраза повисла в воздухе, тяжёлая и жестокая — ещё один предмет постоянных размышлений Лэндо. Первая Эпоха завершилась великой победой, это было очевидно. Как иначе, если не стало Ангамандо, если Моринготто был повержен и уже никогда не вернётся в пределы Эа? И всё же... Всё же они, нолдор, потеряли в результате почти всё, что имели — а воля Врага продолжала жить, Искажение распространялось, и Саурон был самое меньшее близок к могуществу своего былого владыки. Так кто на самом деле победил?
От этой мысли рука Лэндо сжалась в кулак. Многое изменилось в нем, многое было сломлено и растоптано, но ярость, прозрачная ненависть ко всему тёмному... нет, не стала сильнее — это было просто невозможно; но ничуть не ослабла.
...И вновь, в который раз за эту ночь, Лэндо спросил себя, почему он бездействует. От того, что вопрос повторялся в его сознании снова и снова, ответ не становился ближе. Так не была ли ответом простая, но жестокая истина: он струсил? Струсил и сбежал от войны, от родичей, от себя. Лэндо поморщился, но отогнать от себя подобные мысли становилось с каждым разом всё сложнее.
Нолдо зацепился за следующие слова Макалаурэ, чтобы отвлечься. Словно читая мысли лорда, а на самом деле просто думая в том же направлении, он спросил:
— А что Музыка тех мест? Сильно переменилась? Успели камни забыть нас? — не нужно было пояснять, что под "нас" Лэндо подразумевал Гвайт-и-Мирдайн.
Действительно, зрелище занятого ужином лорда вовсе не было для нолдо необычным. А даже если бы и было... Верно говорит Макалаурэ, сейчас они лишь двое странников. Во время странствий и королю бывает нужно приготовить еду или зашить рубашку.
Запах еды поплыл по комнате, и Лэндо сглотнул наполнившую рот слюну.
— Ничего себе! — изумился он. — Вот это пиршество.

Лэндо неопределённо качнул головой: то ли кивнул, то ли не согласился — не понять. Вероятно, лорд Макалаурэ был прав — какая же это победа, если война не окончена... Это им тогда казалось, что окончена. Что Моринготто был единственной опорой Тьмы, что без него она бессильна, что у неё нет лидера, вокруг которого можно было бы объединиться. Так они считали в Эрегионе, за это и поплатились. Теперь пора было признать это мнение ошибочным, признать, что война идёт. А это означало признать, что нужно сражаться. От таких бродящих по кругу мыслей у Лэндо начинала болеть голова.
— Руины в зелени... Представляю. Должно быть, горькое и красивое зрелище.
Нолдо не знал, хватит ли у него духу прийти и взглянуть на руины Ост-ин-Эдиля. Даже спустя половину тысячелетия. Последний раз он видел город близким к падению, но пока еще стоящим, сдерживающим напор Врага из последних сил. Охваченные пламенем башни еще стояли, со стен домов смотрели скульптуры и барельефы. Увидеть башни рухнувшими, а скульптуры — разбитыми на куски; увидеть, как вьюн ползёт по барельефам, а сквозь камни мостовой пробивается трава... Нет. Как бы ни хотелось услышать родную музыку камня — ни за что.
В последние годы рацион Лэндо не отличался ни разнообразием, ни вкусовыми качествами, и много уступал той самой полевой кухне. А потому нолдо назвал завтрак пиршеством совершенно искренне. От голода угощение показалось ещё лучше.
Вместе с чувством сытости на Лэндо, наконец, накатила ленивая дрёма. Накопившаяся усталость и потеря крови с опозданием начали, наконец, сказываться на трезвости его рассудка. За окном уже светало, когда нолдо извинился перед лордом и тут же уснул.

По неизвестной причине это был один из тех редких моментов отдыха, когда Лэндо не видел кошмаров. Может, так на него подействовал разговор с родичем, да ещё и на квенья; может, усталое сознание было просто неспособно воспроизводить яркие образы —  но нолдо ничего не снилось. Он проспал всё утро и проснулся во второй половине дня: солнце светило из западного окна, но держалось ещё высоко.
В комнате никого не было. Лэндо попробовал приподняться, но тут же лёг снова. Как же он отвык от того, насколько медленно роа возвращается к норме после ранения. И это ему ещё повезло встретить лучшего чаровника из всех ему известных...
Мысль о чарах тут же повлекла за собой мысль о той надежде, что дал ему этой ночью лорд Макалаурэ. Лэндо достал из-под одеяла правую руку и посмотрел на неё; согнул пальцы. Он давно уже привык к тому, как медленно и неловко они делали это. В памяти всплыл образ этой же руки, но здоровой; ловкие пальцы работали над драгоценными камнями и металлами. Неужели к этому можно было вернуться?.. Лэндо разжал кисть и посмотрел на дверь в ожидании лорда.

- Дня светлого, Макалаурэ.
Лэндо не без удивления наблюдал за приготовлениями - больно уж диковинными казались все выставленные инструменты. По крайней мере, на целительские они были похожи только смутно. Но нолдо доверял лорду Макалаурэ больше, чем собственным представлениям о предметах, которые можно использовать в исцелении. К тому же, ему было совершенно нечего терять.
- Если бы я вас не знал, обязательно решил бы, что вы меня пытать собрались, - усмехнулся Лэндо, через смех избавляясь от напряжения. Оно было вызвано не страхом боли, но отсутствием веры в успех.
Запахло вином, и он усмехнулся снова, на сей раз мысленно. Кажется, целые годы прошли с тех пор, как он брал в рот что-то крепче кислого яблочного сидра, который гнали местные люди.
"Усижу, это не проблема", - едва не ответил нолдо, следуя вековой привычке на словах приукрашивать собственное состояние, но вовремя удержался. Он был еще слаб, не успел оправиться от потери крови... Процесс врачевания руки явно не пойдет лучше, если от боли Лэндо действительно свалится со стула.
- Боюсь, что в кресле будет безопаснее, - нехотя признал он, поднимая на лорда взгляд.

Устроившись в кресле, Лэндо здоровой рукой принял чашу и тут же осушил ее залпом. С непривычки вино показалось трижды крепче, чем было на самом деле. В голове стало восхитительно пусто и даже будто бы тихо ненавязчиво зазвенело.
— Хорошее вино, — впрочем, может, оно было и дрянью: Лэндо едва почувствовал вкус. Он отрывисто кивнул лорду и протянул ему правую руку.
Словно заворожённый, нолдо наблюдал, как уверенные пальцы Макалаурэ ощупывали его кисть. Обезболивающее выпил точно так же, залпом, и не всерьёз, с усмешкой подумал, что лучше бы во рту остался вкус вина.
Зазвучали чары...
Всего этого было, разумеется, недостаточно, чтобы рука утратила чувствительность полностью. Это было бы слишком легко, пронеслась в голове мимолетная мысль, и в этот момент лорд приступил к делу.
Лэндо не знал, сколько времени прошло прежде, чем он вскрикнул — должно быть, немного, минут пять или семь, но эти минуты смешались в одно бесконечное безвременное марево. Он вскрикнул ещё раз.
Когда-то давно, наблюдая за вернувшимся из плена Майтимо, Лэндо заметил, как изменилась у того реакция на боль. Руссандол проглатывал крики любой ценой; даже во сне, когда ему снились кошмары, стискивал челюсти и молчал. Однако сам Лэндо такой привычки не приобрел по простой причине: в застенках Саурона он не относился к тем, кто молчит из принципа. Нолдо предпочитал стонать и кричать, тем самым хоть немного облегчая самому себе боль.
Не молчал он и сейчас. Ощущения сильно притуплялись обезболивающим, чарами и лёгким опьянением, но оставались все равно. Должно быть, случайного прохожего, которому довелось в тот вечер проходить мимо лекарского дома, всерьез напугали доносившиеся оттуда звуки.
В определённый момент перед глазами у Лэндо поплыло и сделалось красно от подступивших воспоминаний. Деревянные стены комнаты вдруг стали каменными, а кресло показалось неожиданно жёстким. Нолдо непроизвольно вскинул свободную левую руку, чтобы убедиться, что она не привязана.
С хрустом сломался ещё один палец. Звук был даже мучительнее боли, потому что казался слишком — слишком — знакомым.
"Хватит, — сказал Лэндо самому себе с неожиданной злостью. — Это даже не тень той боли. Это вообще не боль. Хватит".
Именно воспоминания, непрошеные и навязчивые, изматывали больше всего. К моменту, когда чары развеялись, нолдо был хотя и вполне в сознании, но не совсем в себе.
— Я думал, это будет хуже, — пробормотал он не слишком внятно, словно пытаясь прикрыть этими словами предыдущие крики. Затем посмотрел на зафиксированную руку и кивнул: — Понял. И когда продолжим?

Отредактировано Lendo (2018-05-06 14:56:03)

Проходили недели и складывались в месяцы. Специфическое лечение разбудило в подсознании Лэндо ужасы плена, и ночами его преследовали навязчивые кошмары — но насколько он был несчастен ночью, настолько же днём его переполняла радость. За разговорами с лордом он не испытывал скуки, а загоревшаяся на горизонте надежда — настоящая аматирэ, поскольку эстель давно уже оставила нолдо — наполняла тело и дух силами. Лэндо шёл на поправку, и это было верно не только относительно его ран и искалеченной руки.
Когда работа Макалаурэ была закончена, нолдо не меньше часа просидел, с удивлением сгибая и разгибая пальцы. Ему с трудом верилось в успех лечения. Конечно, лорд был прав, и теперь руку предстояло разрабатывать ещё очень долго, но главное было сделано. Кости встали на место и накрепко срослись.
Лэндо вышел на крыльцо и посмотрел на восток, где из года в год сгущалась тьма. Он думал о том, что молот плена раздробил всю его жизнь, как раздробил правую руку. Думал о том, что рука теперь здорова. О том, что, может статься, когда-нибудь срастется и жизнь.
Уже не впервые  Лэндо задумался о том, чего именно не хватало в его нынешнем существовании. Он сам сделал выбор не возвращаться к эльфам и не искать нового сюзерена, но именно присяги ему не хватало. Простой возможности быть рядом с кем-то, кто этого достоин, и служить ему. Если так, то не была ли встреча с сыном, братом и дядей покойных сюзеренов Лэндо знаком судьбы?..

Долгое время эти мысли оставались лишь мыслями. Пришла весна, и между двоими нолдор зашла речь о том, чтобы покинуть дом лекаря и отправиться на север, как они и собирались. Планы не расходились с делами: вскоре всё было готово к отправлению.
Вечером накануне назначенного дня Лэндо всё же решился заговорить с лордом о вопросе, столь для него важном.
— Макалаурэ, — начал он не слишком решительно. — Я давно уже хотел спросить... С тех пор, как погиб король Келебримбор, я так и не принёс никому присяги. И теперь... Теперь мне думается, было бы справедливо, если бы я принёс ее вам. Больше от Дома Пламени никого не осталось.

Ответ Макалаурэ был... ожидаемым? Конечно, ожидаемым. Догадаться о нем можно было ещё в самый первый вечер их разговоров, когда сын Феанаро попросил не звать его лордом. Присягу действительно приносят лишь лордам да правителям. Лэндо хотел бы поспорить с Макалаурэ, хотел бы сказать, что всё это ему не важно, что он не нуждается ни в обеспечении, ни в цели, лишь бы просто быть рядом с тем, кто заслуживает этого. Но спорить было бесполезно, лорд был прав. Кровь кровью и честь честью, а в такой присяге не было смысла. Сюзерену не обязательно иметь свои земли и свою крепость — мало ли лорды теряли и то, и другое во времена войны с Моринготто... Но сюзерен должен вести за собой, и Лэндо видел, что Макалаурэ не хотел этого.
В конце концов, подумал нолдо, разве обязательно нужна присяга, когда просто хочешь быть рядом? Он привык, что к лорду его привязывало нечто формальное, облеченное в слова обетов. Но разве не были эти обеты всего лишь внешней оболочкой глубинной верности, верности фэа? Разве не могла верность существовать без них?
После долгой паузы Лэндо ответил:
— Должно быть, вы правы, Макалаурэ, хотя мне трудно это признать. Но, как бы то ни было, я в долгу у вас. За эти месяцы вы вернули мне много большее, чем рабочую руку.
Это было чистой правдой. Сейчас, накануне отправления на север, нолдо чувствовал себя так, будто последние полтысячелетия спал тяжёлым беспробудным сном и вот теперь проснулся. Он ощущал в себе душевные силы, с потерей которых давно уже смирился. И это был долг из тех, которые не выплатить иначе, чем дружбой и верностью.
— Так что, — продолжал Лэндо, — просто знайте, что вы всегда можете на меня положиться. Мы ступаем на одну дорогу, и я буду рад возможности вернуть вам хотя бы часть той помощи, что получил.
Нолдо не произнёс ни присяги, ни просто клятвы. Его слова хоть и имели торжественный смысл, но все же были сказаны в простом тоне. Обыкновенная благодарность да заверение в дружбе. Но мысленно Лэндо возвёл их в ранг обета: если не лорду, то хотя бы самому себе. Так было проще, потому что для нолдо вся его жизнь чётко делилась на две части: ту, когда он был связан клятвами и жил в мире с собой, и ту, когда вместе с клятвами он потерял и себя самого. Желание вернуться в прежнюю жизнь и обрести покой было столь же великим, сколь и, как ему казалось теперь, несбыточным.

Отредактировано Lendo (2018-05-10 19:58:23)