Ночь темна и полна звериных очей. Не все лесные твари успели попрятаться по берлогам в преддверии скорой зимы. По тёмной полуночной дороге скачет белая тень. Копыта жеребца едва касаются утоптанной до каменной твёрдости дороги, белый плащ реет и серебриться в отсветах неполной луны. Тяжёлые, не успевшие избавиться от пожелтевших листьев и уже укрытые снегом деревья шепчут вокруг, в такт усталому дыханию коня. Впереди темнеет крепкий частокол, защищающий Борхолд от загулявших зверей и безродных бродяг. Зима в этом году нагрянула неожиданно рано, так что земледельцы едва успели собрать урожай с промерзающей на глазах земли. Жители спешно заканчивали подготовку к предстоящей зимовке, и лишь бездомные бродяги в столь ненастную пору рисковали выйти на дорогу в поисках берлоги. Но всадник, показавшийся на горизонте, на бездомного не походил и вызывал у заскучавших дозорных лёгкий интерес.
Ворота заперты, стражи укрылись от промозглой ночи в сторожке и греют руки у очага. Никто в здравом уме не рискнул бы выйти за порог такой ночью, но пришелец не собирался ждать до утра. Тихий перезвон бубенцов заставил сторожей прервать беседу и переглянуться. Раздался лёгкий перестук копыт и негромкое фырканье. Конь под путником встал без малейшего понукания и принялся тяжело переводить дух. Сам незнакомец на диво плавным движением соскользнул на землю и ласково погладил жеребца по загривку.
- Тара, мелдир, ил маэ – негромко и певуче сказал он коню и отвесил крепкий тумак затворённой калитке: - Есть там кто-нибудь? Откройте!
Сторожа переглянулись. Уже давно никто не приходил в их город ночной порой. Рассказы о призраках и умертвиях, бродящих по ночным улицам Борхолда, лучше всяких сторожей отпугивали бродяг. Но бродяги редко ездят верхом, и ещё реже ведут себя столь властно и отважно. Ещё один крепкий тумак отозвался скрипом в затворённой калитке. Вздохнув, начальник караула накинул на голову шлем поверх меховой шапки, взял прислонённое копьё. Повинуясь короткому кивку, двое его соратников со вздохами и причитаниями похватали амуницию, один предусмотрительно зажёг от очага факел. Озираясь и прислушиваясь, стражники покинули стены караульной и подошли к воротам. Старший среди них осторожно потянул в сторону дверцу смотрового окошка в калитке и гаркнул наружу:
- Стой! – в последний момент старший дозора всё таки вспомнил о своих обязанностях и неловко перегородил дорогу всаднику копьём. – Кто таков, зачем пожаловал?
По ту сторону ворот царила непроглядная тьма. Свет факела не шибко помогал, а глаза с трудом привыкали к темноте. Возникшее в окошке лицо заставило всю троицу испуганно отшатнуться. Нет, с лицом было всё в порядке, хотя на взгляд аборигенов оно выглядело слишком светлым и гладким. Просто когда в поле вашего зрения из темноты неожиданно выскакивает нечто, вы пугаетесь, даже если это всего лишь кролик. Насчёт безобидности которых ещё можно поспорить. Возникший в поле зрения человек, если он был человеком, на безобидного никак не тянул. Очень рослый, на поясе виднеется рукоять длинного меча в красных позолоченных ножнах, волосы скрывает капюшон плаща, на груди поблескивает и искрится диковинная составная кираса. Одет слишком красиво и дорого для одиночки, и слишком легко для такой погоды. То ли беглый вельможа, то ли посланник от северного конунга, но в любом случае, очень странный и подозрительный тип.
- Путник. Возвращаюсь с востока на запад, в родные края и с хорошими новостями. За мной по пятам следует лютая метель, так что мне хотелось бы укрыться за вашими стенами.
Стражники переглянулись.
- Ночью ворота не открываются – хмуро сообщил их предводитель, выдержав странный, внимательный взгляд чужеземца. – Ничем не можем помочь, уходите. Ищите постой на хуторе, вон он, левее от дороги.
Странник нахмурился.
- Те дома годятся мне, но моему коню нужны стойла и еда, он устал от долгого пути. Ну же, у меня в мыслях нет чинить вам вред или беспокойство, но я не могу оставить спутника на улице.
Ему удалось заронить в умы часовых толику сомнения. Но того сопереживания, которое они могли питать к незадачливому путнику было явно недостаточно, чтобы нарушить прямой приказ. Стражи качали головами, обменивались негромкими репликами и явно подбирали слова, чтобы дать пришельцу жёсткий отворот-поворот.

Третий странник приблизился к воротам пешком, усталый конь его шёл рядом, опустив голову и с трудом переставляя ноги. Закутанный в видавший виды серый плащ, капюшон которого надёжно скрывал лицо владельца от посторонних взглядов, этот путник мог бы выглядеть обычным бродягой, если бы не отчетливое ощущение уверенности и скрытой силы, исходившее от него. Белого коня не украшала дорогая сбруя - впрочем, он и вовсе не был оседлан, - но, несмотря на нынешнее прискорбное состояние, даже не разбирающемуся в лошадях человеку при взгляде на него была очевидна благородная стать животного.
По наезженной дороге, изрытой копытами и сбитой тележными колесами, гуляла низкая поземка. Ветер завывал все громче, в голосе его слышались угроза и вызов. Казалось, что вдалеке, за лесом, вою его вторит волчья стая. Надвигалась буря.
- Это будет холодная ночь, - сказал подошедший негромко, но его отчётливо услышали и путешественники, и стражники по ту сторону ворот. - Впустите нас, не бойтесь. Зло пока что боится ходить одними тропами с нами.
Он кивнул стучавшему в ворота города, как давнему другу, и с едва заметной задержкой приветствовал пешего путника:
-  Ты прав, буря на пороге, и кони устали более, чем их седоки. Ты тоже держишь путь издалека? - интонации ровного, уверенного голоса не переменились, однако внимательный собеседник уловил бы в нем неподдельный интерес, а не простую вежливость и, тем более, не предосторожность, вызванную недоверием.
Эльда узнает другого издалека и не спутает слова собрата ни с речью смертного, ни, тем паче, гнома - не говоря о прочих квэнди. Но случайному встречному следует задавать лишь те вопросы, на которые готов отвечать сам.

К воротам подъехал ещё один всадник, как выяснилось чуть позже, просто чуть отставший от первого. Вот же судьба опять развлекается в своё удовольствие. Но не поворачивать же теперь обратно в лес только из-за того, что число сородичей поблизости резко возросло вполовину. Просто нужно быть осторожнее...
А тем временем эльфы и с ним заговорили тоже. Ну что ж, не стоит отмалчиваться
- Ночи светлой и вам. - Короткий, но вежливый приветственный кивок сородичам. - Дорога моя и впрямь лежит издалека, но отнюдь ещё не подходит к концу в скором времени. А имя мне Дёгмунд. Прозвища же нет. - Ответил он сразу обоим, мысленно хмыкнул на некоторую заминку того, кто первым пришёл к воротам. Изменился мир... Теперь и эльфам приходится скрывать данные родителями имена за прозвищами. А он думал, он один такой. Оказалось, что нет. Впрочем, даже несмотря на имя, спутать его с человеком мог только человек. Он так и не снял капюшона, но и без того было понятно, что это нолдо из аманских, и речь его действительно обладала характерным акцентом, не пропавшим даже спустя столько лет жизни в Серых Землях. Восприятию это не мешало, скорее наоборот делало речь более яркой и напевной.
Между тем люди за воротами наконец пришли к какому-то одномуц мнению и уже собирались открыть калитку, но вдруг ими овладело новое сомнение. Странно. Неужели не знают, что эльфы подобным не занимались и не занимаются. Никому не хочется уподобляться слугам Врага.
- Много я разного повидать успел. Орочьи отряды, тёмных майар, человеческие банды. Но чтобы эльфов разбойниками называли да подозревали невесть в чём, или же чтоб эльфийские скакуны недобрых рук слушались, такое впервые. Нет тут больше никого А по поводу не ходят вот что. В такую пору даже самый выверенный и известный путь можно преодолеть за большее время, чем обычно. А мои пути и вовсе ничем не ограничены. - Он сделал паузу, внимательно глядя в бликующее светом факела с той стороны смотровое окошко. - Вам не стоит бояться обмана. Нам нет смысла лгать. Пред вами действительно все, кого привела к стенам городы нынешней ночью дорога.
Промелькнула мысль о том, что надо бы что-то засветить и с их стороны, чтобы люди убедились, что больше тут никто не прячется, а путники и впрямь эльфы самые натуральные. Но что ж тут засветишь, не идти же в лес за подходящей палкой. Так эта мысль и осталась неозвученной, хотя факел за воротами нолдо изучал довольно-таки пристально, будто надеясь, что тот вдруг разгорится ярче и осветит ещё и тот участок дороги, на котором они стояли.
Вокруг начинал сгущаться странный, какой-то неестественный туман. Кони первыми почувствовали неладное, стали встряхивать гривами, прядать ушами и нервно раздувать ноздри, будто почуяв рялом хищника. Дёгмунд вгляделся внимательнее, вслушалчя и задумчиво, по давней уже привычке, потёр кончиками пальцев левой руки ладонь правой. Посмотрел на сородичей.
- Похоже, Тьма всё-таки нашла обходные пути и подбирается почти вплотную. - Это он сказал негромко на квенья, чтобы только эльфы и услышали. И вновь людям. Коротко, почти резко. - Боритесь. Не дайте факелу угаснуть, а ещё лучше, запалите второй.
Тьма пасует перед ярким светом. А ещё при свете отступают страхи и сомнения. И стражи не должны допустить, чтобы факел совсем угас, ибо тогда им не только три десятка врагов за воротами примерещиться могут, но и что похуже.

________
*На всякий случай поясню. Имя Дёгмунд скорее схоже с человеческими именами, нежели с эльфийскими и тем более с нолдорскими квенийскими. Впрочем, традиция наделять имя смыслом соблюдена и здесь. Перевод этого имени звучит как "защитник рассвета/света", но не имеет прямого отношения к изначальному имени Дёгмунда.

Туман, густая грязно-серая дымка с ледяными кристаллами изморози, причудливо клубился и извивался у ног эльфов, постепенно стягиваясь к воротам, наползая на разом побелевшие от инея створы. Сверхъестественное явление отпрянуло от острого клинка Элронда, на мгновение, до ушей эльфов донеслось злое шипение. По ту сторону, стражники были близки к панике. Слова Маглора напомнили им о том, что неоднократно вбивали им в головы умудрённые опытом старожилы. Ночь в Борхолде всегда была темна и полна сверхъестественного страха, потому люди всегда накрепко запирали тяжёлые ставни и двери, потому же и привратники не спешили выходить из караулки под пасмурное ночное небо.
- Бегом за вторым факелом! – голос начальника караула дал петуха, но увесистая затрещина по кожанному шлему подчинённого придала тому нужное ускорение.
Факел в руках третьего стража шипел, лёгкие прикосновения туманных лент заставляли его пламя трепетать и скукоживаться. Парень громко стучал зубами, но прижимал единственный источник света к груди, точно родного сына. У командира смены и самого тряслись руки, но всё же, он попытался ухватить засов на калитке и утянуть его в сторону. Поздно! Прикосновение к воротам обожгло его руки холодом сквозь кожаные рукавицы. Стражник с воплем отскочил назад и заорал:
- Проклятье фэйри на ваши головы, они жгутся как раскалённые! Ворота не открыть! Огня сюда, быстрее!
- Нужно вернуться… вернуться и закрыть двери… - бормотал факелоносец, в ужасе наблюдая, как туман волнами поднимается по воротам и стене.
И действительно. По ту сторону врат Элронд, Маглор и Глорфиндел видели, как на их пути растёт глыба из клубящихся облаков серой дымки. Что-то или кто-то преграждало им путь в город, и тонкие ленты тумана обшаривали всё вокруг, точно усики глубоководного чудовища, чуящего запах свежей крови. Теперь уже все трое ощущали присутствие зловещей силы, но определить её пределы и истоки пока не могли. В Незримом мире, что воспринимался всеми аманскими эльфами как неотъемлемая часть бытия, туман испускал волны гнева и страдания, а его очертания ещё отчётливее принимали формы дикие и ужасные.

Глорфиндел не чувствовал страха. При виде призрачной преграды его феа вспыхнуло, точно крохотная, ослепительно яркая звезда. Он мог бы выхватить меч и прорубиться сквозь леденящую дымку, но оружие далеко не всегда было лучшим решением. Мрачное нечто вызывало в душе нолдо гнев и отвращение, но его лик был сокрыт, и Глорфиндел чувствовал некую… неуверенность. Меч – это верное средство против зла, но прежде чем разить, Глорфиндел хотел понять его природу. Что бы ни стояло у них на пути, оно превыше всего боялось света. И по счастливой случайности, у него был свет. Вот почему золотоволосый эльф всё это время копался в сумках, разыскивая маленькую золотую безделушку, которую умудрился смастерить за время долгого похода.
- Ну где же ты… - негромко выговаривал он. – Давай, найдись поскорее. А! Вот ты где!
Он осторожно извлёк маленький металлический предмет и направил к нему свет своих мыслей. Засветились, налились золотым сиянием крохотные лепестки, небольшой самоцвет в навершии предмета вспыхнул в ночи ясной синей искрой. Во вскинутой руке Глорфиндела лучилась живым светом простенькая, но любовно выполненная золотая шишка.
Создать эльфийский светильник в столь холодном и диком краю, где до сих пор ощущается присутствие Тени, было практически невозможно. И всё же, Лаурэфин сумел призвать толику западного света и наделить им свою нехитрую, по меркам нолдор, поделку. Свечение золотой шишки не могло, разумеется, разогнать злой туман, но в её ровном и спокойном свете сквозь зыбкие очертания завесы проступило лицо. Сухое, измождённое, со ртом, распахнутым в немом крике и чёрными провалами глаз. Глорфиндел замер, с высоко вскинутой рукой, старательно вглядываясь в черты призрака.
- Айвенион – неуверенно вымолвил он, становясь плечом к плечу с Элрондом. – Видится мне, мы нашли что искали. Но почему здесь?
Вокруг затрещало и зашуршало – то ветви ближайших деревьев ломались под весом возникшей из неоткуда ледяной корки. Кто бы не встал на пути эльфов, он был силён, и от силы этой веяло холодом северных льдов.

Мороз, сковывающий мир, набирал силу, черпая ее в темени страшнее ночной. Вокруг эльдар еще держался ореол тепла, но людям по ту сторону врат явно не удастся развеять стылое дыхание, несущее гибель. Страшно было за лошадей, оставалось надеяться, что верные боевые друзья продержатся еще немного времени.
- Сложите костер, - крикнул Элронд городским стражам, - больше огня, жгите все, что возможно!
Глорфиндэль встал рядом, вскинул руку с зажатым в ней светочем – словно луч Анора среди окружающей мглы. Лик тьмы, который выхватил из мрака этот свет, мог бы вселять страх в слабые сердца. Он выглядел опасным и могучим, но эльфиниту, который был не только воином, но и целителем, почудилась боль в его искаженных чертах.
- Быть может, в городе сокрыт ответ? – ответил Элронд Глорфиндэлю. « Узнаем, если настанет утро», - прибавил он мысленно.
А незнакомый эльф  тем временем  также воочию увидел противника и развернулся в его сторону, обнажая клинок. Судя по произнесенным словам, по тону голоса, тому не впервые было сражаться с неведомым злом. Но что-то в происходящем казалось неправильным эльда, странное чувство неверности привычного решения  царапало, как попавший в сапог камень.
- Подожди, - негромко окликнул он того, кто назвался Дегмундом.  Сам он не опустил меч, но и не спешил атаковать, лишь вгляделся в страшный облик.  -  Вам не кажется, что оно… страдает? Быть может, перед нами не главный враг, а лишь жертва того врага?
И Элронд попытался осторожно коснуться поднимающихся от земли ледяных туманных хвостов, почувствовать источник и причину боли, игнорируя холод и вытягивающую силы ненависть.

- Так вот ты какой, морготов прислужник.
В ответ на слова менестреля раздался вопль, пронзающий разум и сердце ледяными иглами. Стражник по ту сторону ворот уронил факел и тот потух прежде, чем кто-либо успел его подхватить. Тяжёлая серая дымка всколыхнулась, обтекая круг света, в котором стояли трое эльфов, и ударила по Маглору снопом хлёстких плетей. Серые жгуты таяли на свету, но касание призрака обжигало льдом и лишало сил. Коротким отблеском нездешнего света блеснул клинок, отсекая пару туманных прядей: Глорфиндел наконец обнажил меч. Клинок гондолинской работы не светился привычной синевой, не ощущая близкого присутствия орков, но от того его лезвие не становилось менее острым.
- А ты умеешь заводить друзей - без тени иронии произнёс Лаурэфин. - Как думаешь, почему это существо пытается не пустить нас в город?
Что он чувствовал, глядя на искажённое существо, выдернутое из призрачного мира тёмной магией? Отторжение, гнев, отвращение и звенящую скорбным колокольчиком жалость. Перед собой Лаурэфин видел сосредоточение той силы, что была на самом глубоком уровне противна его собственной природе. Ему хотелось прыгнуть вперёд, напоить клинок собственным гневом и сразить чудовище, но эльф медлил, вняв словам Элронда. К тому же, умом он понимал, что истинный виновник бед этих людей и жалкого состояния призрака давно покинул пределы мира. Против него, против его жестокой воли, что по прежнему живёт и толкает ко злу, был его гнев. Мельком пронеслась мысль: а решился бы он прикоснуться разумом к подобной мерзости?
~ Утро всегда наступает – мысленно, с ноткой задора, ответил Глорфиндел. – Но если мы будем и дальше здесь стоять, то застанем его в виде ледяных статуй.
Мысленное прикосновение к призраку было сродни хождению по углям голышом в морозную зимнюю ночь. Страх, гнев, противоречивые чувства. Призрак был похож на бешенного бульдога, запертого в тесной клетке собственного бытия. Он был готов откусить любую руку, что осмелится протянуться между прутьев. Прикосновение Элронда на пару секунд вогнало призрака в оторопь, после чего он с невиданной доселе силой ударил в ответ, воскликнув:
- Прочь, прочь отродье Предателя! Ты не будешь томиться среди нас, под гнётом серых цепей, под толщей северного хлада!
Голос услышали все. Холодный и резкий. Но примечателен был не он, и даже не суть сказанного, а то, что призрак говорил на квенья. Он обращался со словами небрежно, в его холодных устах они сочились ядом, но это, без сомнения, был язык эльфов Валинора. В тот же миг, им в спину ударила новая напасть, совершенно естественного свойства: осыпая трёх эльфов тысячей колючих снежинок, по лесу прокатился первый, относительно слабый, порыв метели.

В тот миг, когда Дёгмунд нанёс удар, произошло сразу несколько примечательных событий. Во-первых, кони троицы встали на дыбы, испуганные то ли грянувшей метелью, то ли беснующимся призраком. Глорфиндел едва успел схватить свободной рукой поводья своего и Элронда коней, принялся шептать несчастным животным что-то ласковое и успокаивающее. Помогло, но все присутствующие быстро покрывались снежным налётом. Во-вторых, Элронд, рискнувший потянуться мыслью к враждебной сущности, внезапно вскрикнул, покачнулся и начал оседать, мёртвой хваткой стискивая меч и словно защищаясь им от незримой угрозы. Наконец, в-третьих, призрак, рассечённый острой сталью, завопил так, будто его в самом деле режут мечём и отшатнулся, словно впитываясь в створки ворот.
- Прочь, прочь, прочь! – завопил он. – Здесь нет света, нет надежды, нет имён, здесь только мгла и вечный холод!
Глорфиндел, который до того не знал, то ли ему спасать коней, то ли хватать Элронда, после случившегося озверел настолько, что был готов набить морду потустороннему голыми руками. В принципе, он бы и мог, но меч в этом деле всё равно служил лучше. Вручив поводья оседающему Элронду и, тем самым, совместив все три задачи, нолдо шагнул вперёд. Меч взвился в его руке, описывая причудливые зигзаги и сияя нездешним светом. Казалось, Лаурэфиндэ пытался не столько пронзить призрака, сколько развеять метель или отогнать стаю несуществующей мошкары. В эти секунды, его присутствие в обоих мирах возросло многократно, и вредоносный туман отступал перед ним, волнами откатываясь назад, всё ближе к своему хозяину. Глорфиндел по-прежнему не желал причинять боль этому несчастному существу, но непротивление злу перед лицом опасности не входило в число его добродетелей.
Светоч в его руке полыхал гневным синим пламенем, тем самым, что так часто играло на клинках гондолинских воинов. Как и тогда, лорд Дома Золотого Цветка сражался не ради славы или кровопролития, но ради близких и дорогих ему эльфов. Впрочем, он понимал, что меч Дёгмунда, напоённый невесть откуда взявшимся гневом, лучше сумеет отогнать скверну. А потому, когда до ворот осталось несколько шагов, Глорфиндел рискнул приоткрыть сознание и бросил призыв:
~ Сейчас! Ударь со всей силы! Мы пройдём через эти ворота сейчас, или сгинем навечно!

Меч Дёгмунта с треском ударил по дубовым створкам, выбивая щепки и накрепко увязая меж окованных брусьев. Но оно того стоило: взвыв в третий раз, призрак лопнул, точно мыльный пузырь, оставив после себя лишь ошмётки оседающего тумана.
- Уходииии… - послышался слабый, затихающий в дали голос, и не понять, чего в нём было больше: злобы или мольбы.
Рядом отчётливо выдохнул Глорфиндел. Меч в его руках описал крутую дугу, избавляясь от налипших снежинок и с шелестом вошёл в ножны. Нолдо окинул взглядом картину у ворот и тут же сообразил, что времени на разговоры со стражей у них не осталось: ветер крепчал, снег валил сплошной стеной. Если они вскоре не откроют ворота, то их (ворота, впрочем, как и путников) вскоре попросту засыплет. Лаурэфин подошёл к пошатывающемуся Элронду и осторожно поддержал того, делясь толикой дружеского тепла. Свалить потомка Эарендила никакому призраку было не под силу, но удар он получил нешуточный и нуждался в помощи и заботе. Наконец, Глорфиндел взглянул на Дёгмунта и с искрой в голосе спросил:
- Ты бы мог перепрыгнуть эти ворота и открыть их с другой стороны? Мне нужно присмотреть за... Айвенионом и лошадьми.
Стражники на той стороне жались к караулке и склонились в три погибели, зажимая уши. Лишь начальник караула умудрился не выпустить запасной факел и, пошатываясь, приближался к воротам.

А тем временем…
Незримый и неузнанный, призрак пробирался подземными тропами. В этих местах давно не ступала нога живого существа, пыль покрывала стены и пол густым слоем, скрывая древние барельефы и резные узоры. Сцены битв, лики героев и уродливые маски демонов смотрели на призрака, вечно подпитывая застарелые боль и гнев, подпитывая его злые силы. Он бы разбил их, если б смог. Сейчас же, у обессиленной и ослабшей феа не хватило бы воли даже на то, чтобы погреметь тюремными цепями в духе классических полтергейстов. Его гнев истощил свет Запада, его волю разбил чужой гнев. Вновь сломленный и обречённый на тоскливое существование, дух припал к плитам мавзолея и зарыдал. И точно эхом, ему вторили голоса. Их кости покоились здесь, замурованные и погребённые на веки веков.

Отредактировано Glorfindel (2017-06-13 17:56:30)

Опасения Маглора оказались напрасны: стражники, очумевшие после призрачного концерта, лишь отшатнулись назад при виде высокого силуэта, перемахнувшего через пятиметровую стену. Двое подчинённых, доселе жавшихся к сторожке, среагировали дружно и на удивление оперативно: они с воплями заскочили внутрь и заперли дверь изнутри. Начальник караула, охреневший от такого поворота событий, поколотил в дверь, поорал, а потом прислонился к ней спиной, выставил меч перед собой и очумелыми глазами уставился на Маглора и остальных.
- А ну, не подходи! Не знаю, из какой могилы ты вышел, приятель, но видок я тебе попортить сумею!
Глорфиндел же задумчиво проследил прыжок таинственного знакомого и удовлетворённо покачал головой. Пожалуй, он бы сумел прыгнуть лучше, но сейчас это не имело никакого значения. Поколебавшись секунду, он погасил светильник и вернул его в сумку. Эльфу было бы куда спокойнее, если бы этот крохотный огонёк и дальше освещал им путь, но синий светоч излишне привлекал внимание. Хотя они, должно быть, и без того заявили о себе на всю округу.
- Похоже, мы не единственные из калаквенди, кто решил прогуляться на север этой осенью – негромко проговорил он, наблюдая за открывающимися воротами. – Интересно, что привело его в эти места?
Не получив вразумительного ответа, Лаурэфин помог спутнику забраться в седло, после чего заметил:
- Ты недооцениваешь выучку коней Имладриса и стойкость Айвениона – заметил он. – Но нам нужно поскорее добраться до какого-нибудь жилья, иначе всем придётся несладко.
Как уже было сказано, Глорфиндел и тайные операции сочетались так же хорошо, как целомудренная монашка с бандой озверелых матросов. Нолдо конечно понимал смысл секретности, умел хранить чужие тайны и распознавать всяческие тёмные уловки, но обманывать кого-то было настолько не в его природе, что правда прямо-таки кружила вокруг него снопами весенних бабочек. Как знать, возможно из-за подобного отношения он в будущем и не вошёл в Братство Кольца? В оправдание светлейшего принца ваниар можно было сказать, что он переживал за Элронда и лошадей. Первый был его сюзереном, вторые – друзьями. И всем им будет не сладко, если они не укроются.
Потому нолдо, не мешкая, взял под уздцы обеих лошадей и, одну за другой, провёл их сквозь ворота. Вовремя: в спину ударил ураганный ветер, тяжёлые створки с лязгом захлопнулись у них за спиной, едва не прищемив хвост белоснежному жеребцу Глорфиндела. Тот недовольно заржал, зазвенел бубенцами, украшающими уздечку.  Нолдо осторожно подвёл коней к начальнику стражи, отпустил уздечки и поднял руки в жесте примирения:
- Всё хорошо, злой дух ушёл. Мой друг ранен, ему нужно в тепло, да и всем нам не помешает укрыться от этой метели. Не подскажете, где бы мы могли остановиться? Трактир или постоялый двор?
Заметив, что несчастный колеблется, нолдо нахмурил брови и добавил:
- Ну же! Мы замерзаем. Неужели вы нам не поможете?
Стражник судорожно перевёл дыхание, отёр снег с бороды и пробормотал:
- Там, дальше по улице. Постоялый двор «Чудная корона», вывеска… вы не пропустите. А я пойду домой и напьюсь.

Отредактировано Glorfindel (2017-06-13 22:11:09)

    Слышали ли вы плачь призрака? Если нет, то описать его будет практически невозможно, а если да – то помните его по сей день и кожа ваша покрывается морозом. Никто не может плакать с таким всепоглощающим отчаяньем, напоминающим бездонную пропасть, в которую ты проваливаешься и исчезаешь, ибо голос его на выдохе – сама Боль, а на вдохе – беспросветная Безысходность. И нет у этого существа ничего, нет даже жизни, чтобы её закончить. Вот, что такое плачь призрака. Существа невольного, лишённого выхода, способного лишь страдать и страдать без всякого конца и края, способного буквально выплакать море слёз, но не увидеть ещё конца выпавшей на его долю страшной участи, которую он и выражает во всей своей полноте своим воем. Нет в этом мире ничего тоскливее и сложно представить себе ту ненависть, которая должна гореть в душе, способной наслаждаться этим плачем. Ибо она должна быть такой же безграничной как море слёз и ни каплей меньше.
    Могла ли быть на свете такая ненависть? В чьём сердце он могла бы уместиться? Была ли она в нём?
    За воем, установившимся в запылившимся мавзолее, сложно было заметить каким холодом потянуло из коридора, ибо холод этот казался чем-то совершенно естественным и уместным, но вскоре мороз начал пробирать уже давно мёртвые кости, терзая их невидимыми иглами. Он тянулся к самой душе, обнимал её стальными объятьями, как обнимает змей, и начинал душить, вытягивая жизнь по капле. Но змей этот беспрекословно слушал своего властелина – призрака, явившегося следом за ним – его силуэт в Незримом мире сиял подобно бриллианту, окружённый искрящейся и невообразимо прекрасной дымкой, что могла переливаться всеми цветами этого мира, но для смертного глаза он представал густой и чёрной невыразительной тенью, а раз облик его был столь контрастен, то мы будем звать его Чёрно-Белым. Хотя для духа это будет лишь очередное прозвище и не более. При его приближении голоса прочих духов гасли, словно маленькие огоньки тухли на морозе, покуда не остался один единственный призрак, за спиной которого остановился Чёрно-Белый дух.
    Зависнув за спиной призрака дух протянул к нему холодную белую длань и без отвращения и неприязни коснулся иссохшейся и впалой щеки, того, что имело обличие кожи плотно обтягивающей череп и от этого лёгкого, почти нежного, прикосновения белой волной прокатился туман, в слабом блеске которого можно было разглядеть тень прекрасного лица, которое некогда принадлежало призраку.
    - К аиль, - попросил он голосом холодным, но скорбным, и становилось пончтно, что от завываний даже ему стало дурно. – Диль вактум хагал дуу вард – маз шэрэг.
    - [Не плачь. Лучше поведай мне, что так тебя тревожит – в этом спасение.]
    Язык, на котором говорил дух был древним и многие предали его забвению, но призраки понимали его – выучились понимать, как только пали под его власть, хоть он и был противен их слуху и самой природе.[NIC]Blizzard[/NIC][STA]Сердце метели[/STA][AVA]http://sg.uploads.ru/9paYr.jpg[/AVA][SGN] [/SGN]

Отредактировано Lith (2017-06-14 16:43:38)

Вопль скорби в подземных чертогах заглох на высокой ноте. Недавний противник трёх странствующих эльфов заскулил, точно его и впрямь душили невидимой удавкой. Любое разумное существо бежало бы от этого голоса, и даже призрак с удовольствием испарился бы прочь, если бы у него только хватило воли. Призрачный хор смолк, могильное молчание опустилось на подземную залу. Прикосновение хозяина сих чертогов едва не заставило несчастного духа рассыпаться дождём осколков, но увы, феа было бессмертно и неразрушимо, а в этом месте не было той щели, где Чёрно-Белый не сможет отыскать свою паству.
- Чужаки в городе…
Шёпот – вот всё, на что хватало сил. О, как ему хотелось солгать! Как хотелось смолкнуть навсегда, лишиться дара речи. Но он и так подверг себя страшной угрозе, пытаясь остановить эльфов там, у ворот. Ему сильно повезёт, если хозяин сочтёт, что он всего лишь защищал его владения. На миг, видения прошлого застлали взор бездомной феа: полузабытый Свет тревожил память, пришедшая за ним Тьма манила, точно поросшая весёлой зеленью трясина, но за ней было нечто много худшее: огонь, огонь до самых небес, что ярился за спиной. Он был проклят. Он был обречён вечно возвращаться в прошлое и страдать, раздираемый памятью о благих днях и горечью содеянного. Кровь на белом песке… Если бы не было этой крови, он был бы свободен. А сейчас, мимолётная решимость выиграть время для сородичей угасло, стоило взглянуть в лицо хозяина.
- Враги. Враги пришли в город, и я не сумел их остановить. О, они сильны, они опасны… они могут уничтожить тебя.

- Раз задержки не избежать, стоит применить появившееся время для изучения этого самого врага. Нельзя оставлять его за спиной, как нельзя и оставлять ему возможность и дальше продолжать действовать здесь. - Здравый смысл и осторожность говорили ему уйти утром, оставить сородичей идти их путём, ведь чем дальше, тем сильнее он рисковал быть ими узнанным. Вот только... Вот только поступить по велению разума значило предать законы Света и дать Тьие шанс победить. А трое это всё-таки лучше чем двое, особенно когда один практически можно сказать выбыл ещё в самом начале. Так что он может и задержаться. Тем более, что ему уж точно спешить некуда.
Дёгмунд не любил человеческих городов. По большей части из-за шума, суеты, грязи и неухоженности. Вспоминались Тирион, Валмар, Нарготронд... Даже взятый с боем Менегрот выглядел совсем не так... То ли не любят люди жизнь в городе, которым можно любоваться бесконечно, то ли себя не любят, то ли не умеют дарить городу жизнь, дыхание, душу. Всё как-то... тоскливо, холодно и неуютно. И даже не метель в том виновата в большей степени. Сам город такой. Наверное потому в нём и завелись тёмные, что света тут почти и нет.
Мирное воззвание к хозяевам постоялого двора не принесло результата. Буря начиналась нешуточная, и за её шумом даже стоящему рядом нолдо было плохо слышно сородича, что уж говорить об обитателях дома. Он уже намеревался вспомнить опыт одного из братьев и применить "перводомовскую дурь" как называл это состояние дядюшка, на благо, но нечаянный спутник, оказавшийся действительно золотистым блондином справился и сам.
- Неплохо так. - Одобрительно хмыкнул нолдо, когда за дверьми трактира послышались шаги, и засов начали убирать. Трактирщик хорошо знал свою работу, да и оказался умнее и спокойнее стражей ворот, так что вскоре метель и холод оказались позади и бессильны и дальше причинять неудобства путникам.
В зале постоялого двора было тепло и светло - то что нужно после ночи, до краёв полной снежной непогодой. А ещё можно было вполне неплохо рассмотреть обоих сородичей. На несколько мгновений Дёгмунд замер, не сводя с них взгляда, но после резко отвернулся, скидывая с головы капюшон. Не ожидал он увидеть тут младшего из двоих, да и старшего в общем-то тоже. Но судьбе видимо было угодно устроить всё именно таким образом. На мелочи эта барышня явно решила не размениваться.
- Не стоит, я не сделал ничего особенного. - Чуть качнул головой нолдо. - А призраки и метель... Это всё можно легко пережить. Первое хоть и опасно, но не страшнее Моргота, а второе не навсегла. - После он внимательно посмотрел на младшего из сородичей и коротко кивнул в ответ старшему. - Мне доступны оба способа лечения. Но прежде чем выбирать между ними, нужно понять, какой ьулет действеннее и нужнее.
Дёгмунд скинул плащ и сел напротив Элронда. Осторожно положил ему на виски кончики указательных пальцев, оставив ладони раскрытыми и прикрыл глаза, "вглядываясь" и "вслушиваясь".
- Мальчишка... Уши бы тебе надрать за такое. Полез куда не надо. - Проворчал себе под нос на квенья, не шевелясь и не отворачиваясь. Спустя же пару минут неподвижности убрал руки от висков обследуемого и коротко глянул на втородомовца.
- Ну ацелас не ацелас, но что-нибудь подходящее в моих запасах точно сыщется. Хотя подобные проблемы всё-таки проще одолевать как раз чарами. Но их пока побережём, неизвестно ещё, когда и как они нам могут здесь пригодиться.
И углубился в изучение наличествующих у него лекарственных трав, подбирая необходимые. Ацеласа как и прочих подобных ему трав в арсенале нолдо уже давненько не водилось. Незачем попросту было, людям хватало и помощи обычных трав или чар, с Тьмою крестьяне как-то не воюют, да и чарами не балуются, так что раны их совершенно обыденны, а болезни не имеют никакого отношения к извечной войне Сил.
Спустя некоторое время на чистую тряпицу, расстеленную на ближайшем столе, легли несколько небольших мешочков, распространяющих душистый запах сухих трав,а рядом встала специальная чаша под крышкой.
Не обращая больше внимания на происходящее вокруг, Дёгмунд занялся приготовлением взвара. Обернулся только, чтобы попросить кружку только что вскипевшей воды. И вновь углубился в работу. Привычные действия, известный результат, сосредоточенность мастера за работой. Кто говорил, что быть лекарем просто, ошибался. Иногда даже сложнее, чем работа с Музыкой и чарами. Ибо любое лекарство может превратиться в яд, а спасенме в причинение вреда. Но спустя много лет практики в самых разных условиях вся работа доведена почти до автоматизма. Но ему привычнее погружаться в неё целиком.
Ещё несколько минут, и нолдо подал Глорфинделю чашу.
- Попробуй выпоить всё. А после ему нужно будет отдохнуть, желательно поспать.
От взвара пахло лесом, летом и чуть-чуть чарами, придающими травам бОльшую силу и направленность действия. Старое, одно из хорошо известных в кругах целителей средство. Результат конечно будет далеко не моментальный, но за сутки-двое более-менее на ноги поставить сможет. Если конечно вообще не применять чар, с ними-то и того быстрее.

Что ж, раз уж они так громко заявили о себе врагу, раз уж оказались в самом центре этой истории, то просто пройти мимо будет уже не по-эльфийски просто. Люди и правда с этакой напастью сами не справятся. А у них шансы есть. Так что...
При помощи лёгких чар огонь в очаге стал гореть ярче и жарче. И почти уже по-настоящему зимний холод и буря отступили, оставшись где-то там, далеко за окнами.
- Уже неплохой результат. Там, за стенами, сейчас всяко намного худшие условия.
Самым главным сейчас было то, что есть стены, потолок и горящий очаг. Ни снегу, ни ветру не проникнуть сюда, а потому ночлег обещал быть вполне приемлемым. Не в пример лучше ночи в лесу.
- Думаю, даже будь у них тут лютня или арфа, мелодии эльфийских песен для них были бы слишком... чужды. - Обернувшись на людей, отозвался Дёгмунд. Изначально он хотел сказать иное слово, но подумал, что лучше будет его всё-таки заменить. Люди... У них даже инструменты, если и есть в трактирах, то настолько неухоженные и плохо звучащие, что слушать их мелодии и так не каждый даже человек выдержит, не то что эльф, а уж в сочетании с балладами на квенья или синдарине... В общем хорошо, что сородич не стал ставить подобных экспериментов.
Случайно ли или намеренно зазвучала именно эта песнь в стенах постоялого двора. Но услышав её первые слова, Дёгмунд вздрогнул и коротко глянул на гондолинского лорда. Тот, впрочем, похоже не догадывался, при ком запел эту легенду.
"Почему именно эту... сейчас? Существует множество светлых песен, куда светлее и прекраснее этой. Но почему именно она?" - Но нолдо промолчал, задумчиво и чуть отстранённо глядя в огонь очага. Он знал не только слова и музыку, но и то, как какие строки и при сопровождении какого инструмента следует петь. Он мог бы и подпеть, и подыграть, но не стал делать этого. Он мог забыться и спеть так, как пел это когда-то, как мог спеть только он один, как звучала эта песнь изначально. Но если Глорфинделу не довелось слышать сотворившего эти строки, то Элронд уж точно, в каком бы состоянии ни был, узнал бы наверняка, ибо не раз и не два довелось ему в детстве слышать...
Нолдо обернулся к сородичам не сразу, только когда отзвучали последние строки. Пронаблюдал за тем, как возвращается жизнь в бывшие застывшими черты лица Полуэльфа. Коротко кивнул. Теперь нужен сон. Сколько получится. Сколько даст та неведомая тёмная сила, поселившаяся в городе. Потом... Потом придётся смотреть по обстоятельствам. Вот только похоже ближайшие сутки, а то и больше Элронду не чаровать, да и с осанвэ придётся быть осторожнее.
Будь это в прошлые годы, он бы наверное ответил тоже песней. Благо знал их немало, и даже к нынешнему бы случаю подобрал пару-тройку так точно, даже не особо углубляясь в собрания памяти. Но сейчас... Сейчас он просто передал чехол с лютней гондолинцу. Старый походный инструмент конечно не те прекрасные концертные, что были когда-то и в Амане, и в нолдорских крепостях и городах, но всё-таки эльфийской работы. Люди так точно не умеют ни делать инструменты, ни создавать их звучание. Ьлаго в прошлом у Макалаурэ было несколько инструментов, и эта лютня была что называется из "рабочих", а потому даже Элронду вряд ли бы удалось узнать её, ибо конкретно с ней менестрель работал в одиночестве, когда создавал что-то. Не удивительно, что в итоге именно её он и взял, когда они с братом покидали в последний раз крепость.
Сама лютня была довольно простой. Тёмное дерево, покрытое лаком, "розетка в виде сплетения листьев и цветов дикого вьюнка, разве что сплав для струн тоже из аманских, в Белерианде и тем более в Средиземье таких уже не делали. Простенькие чары долговечности на инструменте. Ничего особенного в общем, хотя и звучит красиво и чисто.

- Что же, могу и спеть.  После недолгого молчания, во время которого он внимательно посмотрел на гондолинца, ответил Дёгмунд и вновь взял лютню. - А ты пел хорошо. Хотя я и не ожидал услышать именно эту песнь. Но у тебя получилось спеть её.
А вот теперь стоит достойно ответить. И он уже знал, что сейчас будет петь. Да... нескоро ещё люди, коим посчастливелось оказаться здесь в этот вечер, забудут происходящее в зале. Нечасто ибо ныне вот так вот отерыто звучат эльфийские баллады и песни. И ещё суждено им сегодня услышать голос того, чьи песни слушали ещё сами валар многие годы назад в землях Запада, но о последнем могут узнать только двое сидящих в этом зале. К счастью. Ибо этой ночи уже достаточно призраков прошлого.
Нолдо задумчиво коснулся струн пальцами, вспоминая мелодию. Послн сначала чуть медленно, а потом, припомнив, в нормальном темпе заиграл вступление. Потом запел.
- Бури и метели землю одолели
Птицы белые мои к солнцу улетели.
По затерянным следам поспешите в край далекий,
В край далекий, путь не легкий
К светлым солнечным годам
Отыщите мою радость, что за горем затерялась
Принесите песню мне о родившейся весне.
   
Разыщите лучик, что закрыли тучи
И родник живой воды напоить сады.
Отыщите в тишине голос ласковый, любимой,
Рук тепло, дающей силы, взгляд ее верните мне
Принесите мне веселье горных рек и рек весенних,
Жар людских сердец согретых
Вольных странствий теплым ветром.

Попросите небо не темнеть от гнева,
Попросите у полей мирного раздолья,
Попросите у лесов чистых звонких голосов,
Чтоб сказать о том, как труден
Путь души, спешащей к людям.
Отыщите острова, где зеленая трава,
В ней живут любви и мира, позабытые слова.
Отыщите острова, где зеленая трава,
В ней живут любви и мира, позабытые слова.
Он пел, чуть прикрыв глаза, но из-под ресниц всё равно задумчиво смотрел на Элронда. Не великое сказание и не баллада о подвигах и великой любви. Простая песня, разве что пел её нолдо на квенья. Но именно такие песни когда-то вели заплутавших в темноте войны и даровали им новые силы. Вот и сейчас лишь простая песня, лишь лёгкое и тёплое дуновение чар, лишь спокойное звучание голоса, обладатель которого равно умел и петь, и командовать.
Но струны не смолкли, только сменилась мелодия. Чуть иная музыка, чуть иная песня, но также наполненная светом, теплом и стремлением к чему-то высокому и прекрасному.
- Прошедший день затих и опустел,
Готовясь к плену молчаливой ночи,
Он гаснет эхом недопетых строчек
Вечерних песен между темных стен.

Он начинался, чтоб зажечь сердца
Своим сияньем вдохновенно зыбким,
И мир встречал его открытою улыбкой
К восходу солнца обращенного лица.

Сквозь облака, летя с небес к земле,
Свою судьбу ее судьбе вверяя,
То находя, то что-то вдруг теряя,
Он прорывался в предрассветной мгле.

Он жил и пел бездумно и всерьез,
Перемежая холод с пылким зноем,
Святую осень с грешною весною,

Смешное небо с небом, полным слез.

Но видя, что года берут права,
Стал одного бояться -ночи темной -
И в сумерках сомнений неуемных
Закатных песен высветил слова.

Прошедший день - вечерняя пора,
Но тот закат мне сердце не тревожит -
Не ночь конец тревогам всем положит,
А света непрерывная игра.

Стою в раздумье над прошедшим днем,
Как в ожиданьи радости неспетой,
Как будто луч грядущего рассвета
Меня коснулся ласковым огнем.

Стою в раздумье над прошедшим днем,
Как в ожиданьи радости неспетой,
Как будто луч грядущего рассвета
Меня коснулся ласковым огнем.
Лютня издала ещё несколько переливов и смолкла. Дёгмунд провёл пальцами по грифу и положил инструмент на колени. Очарование песен потихоньку рассеивалось, как утренний туман на солнце. Но почему-то могло показаться, что тьма, вьюга и холод отступили от окон таверны, уступая место спокойной тишине поздней ночи.
В принципе смысла скрываться дальше уже не было, да и сородичам в догадливости явно было не отказать, потому лёгкое движение руки, будто он снимал с лица паутинку, и менестрель развеял чары, оставшись в том виде, каким он был в действительности. Время и прошедшие события несомненно изменили его облик, но приглядевшись, можно было узнать.

_____________
Воскресенье "Бури и метели"
Воскресенье "Прошедший день"