Ночь прошла, минул блеклый рассвет, наступил серый полдень. Солнце скрывала зыбкая дымка. Редкая трава подрагивала средь холодных камней, тревожимая тихим ветром с востока. Саурон, прозванный Великолепным и Ужасным, единоличный господин Тёмной Страны и неизменное бревно в глазу у эльфийских и нуменорских королей, обеспокоенно смотрел на юг. Он редко покидал пределы своих мрачных владений после поражения в войне с эльфами пятивековой давности, и сейчас старательно давил в душе смутное беспокойство. Отлаженная бюрократическая махина Барад-Дура казалась незыблемой, но умайа хорошо знал, сколь непостоянны люди и орки. Они склонны ошибаться и заблуждаться, да и врождённая индивидуальность неизбежно влечёт возникновение погрешности в общей системе. Оставь их без присмотра на несколько месяцев, и на месте преуспевающей Империи Зла останутся лишь дымящиеся руины.
Осознанно опасаясь посягательств на свою власть, Саурон старательно замыкал механизмы выпестованного общества на себе, и теперь это играло против него. Хорошо хоть что в фундамент Барад-Дура было вложено сил с избытком: крепость не развалится в отсутствие правителя. А что до всего остального… Саурон отчётливо понимал, что с каждым веком он всё сильнее сковывал себя цепями обязательств, формальностей и повседневных ритуалов. Возможно, настанет срок, и сама мысль о том, чтобы покинуть пределы Мордора станет ему недоступна. Ну чтож, он готов пойти и на это.
«Все мы рабы» - думал тёмный дух, проницая взором просторы будущего Гондора. «Но я хотя бы могу выбрать из нескольких цепей ту, что мне по душе. Моя темница будет величайшей во всей Арде, и самой обширной».
Иронически усмехнувшись, Гортхаур обернулся. Этой ночью они сделали привал в крупной деревне людей, бывших дальними родичами одновременно Истерлингам и Дому Халет. Коренастые, в грубых одеждах и с простыми лицами они заполняли свои дни земледелием, не знали наук и общались на примитивном диалекте наречия жителей Прирунья. Пасторальная и в чём-то даже милая картина, хоть сейчас зови нуменорцев и веди под белы рученьки к просвещению и светлому будущему. Но среди пашней этого примитивного народа притаилась гнилая червоточинка, маленькая грязная тайна, узнав которую те же нуменорцы немедленно схватятся за оружие.
Майа неспешно зашагал по тропе меж полей, засаженных пшеницей и овощами. Людям, оркам и животным нужен отдых, он же успеет закончить со всеми делами ещё до заката. Впервые за последнее время он мог позволить себе действовать неспешно и вдумчиво, так как любил. Пшеничные колосья только-только вызревали и образовывали невысокую грязно-жёлтую изгородь, примыкавшую к отвесной, закопчённой скале. Здесь растительность была нарочито запущена, так что случайный прохожий навряд ли бы заметил чёрный провал, ведущий в пещеру. Саурон не знал, пытались ли местные скрыть свою маленькую тайну от нуменорцев, эльфов или какого другого народа, или же они сами боялись своей святыни настолько, что не желали лишний раз её видеть.
У входа в пещеру замерла, склонив голову и возложив руки на массивный топор, безмолвная фигура в мрачных доспехах. Назгул. Палач. Один из первых, кто пришёл к нему на службу, и единственный, кто сделал это без малейших колебаний. Этому молчаливому убийце было плевать на потерю физической оболочки, он наслаждался болью и страхом смертных созданий. Идеальный инструмент для решения узкого круга задач.
По другую сторону от прохода сгорбился крупный мужчина средних лет со шкурой варга на плечах и чёрным жезлом в руке. Жрец. Неожиданно крепкий и волевой, надо признать: выдерживать общество назгула сможет далеко не каждый. Не удостоив человека и кивком головы, Саурон склонился и зашёл внутрь. Для этого пути он избрал ту личину, что носил на протяжении Первой Эпохи. Гортхаур. Не такой рослый как нынешнее воплощение, не такой царственный и далеко не такой зловещий. Лорд и чародей, а не тиран, исполненный невиданной мощи. Это к лучшему: тиран бы наверняка застрял в столь узком проходе.
Внутри пещеры царила тьма, колеблющаяся от света большого жертвенного очага, где едва теплилось пламя. Сколь узок был коридор, ведущий сюда, столь же просторной была сама пещера. Сквозь неровно вырубленное отверстие в потолке сочился слабый дневной свет, искрящийся на золоте варварских украшений, бывших предметом примитивного религиозного культа. Здесь люди из пасторальной деревни крестьян и скотоводов приносили жертвы Мелькору, Тёмному Вале. Два объекта выделялись на общем фоне: существо в форме статной женщины, закованное в цепи, и массивный ларец из тёмного металла, исписанный золотыми письменами.
Оставить Лит на несколько часов в храме, посвящённом столь почитаемому ею господину, было равносильно открытой издёвке. Меж тем, у Саурона не было на уме подобных мыслей. Он хотел показать возможной предательнице всю тщету её верности сгинувшему Тёмному Вале. Человеческое капище не вызывало в нём ничего, кроме презрения и глухого раздражения. Он уже давно заменил веру в Мелькора почетанием себя в роли Его Тени, и совсем не ожидал найти в эдакой глухомани культ своего предшественника. А ведь сколько столетий прошло! И эти тупые животные претендовали на самостоятельность и власть над миром?! Но с другой стороны, он не мог желать лучшей возможности, чтобы «на пальцах» показать Лит, сколь бессмысленна верность сгинувшему Мелькору.
И этот ларец, накрепко перемотанный цепями с крупным замком… Нужно уметь видеть Незримое, чтобы осознать мощь сковывающих его заклятий. И даже так, до сознания то и дело доносится беззвучный шёпот и далёкие стоны. Ещё один намёк, невысказанная, туманная, и от того ещё более пугающая угроза. Любопытство сгубило кошку, но когда к нему примешивается безотчётный, подсознательный страх, получившаяся смесь может накрепко выбить покой из головы самого здравомыслящего существа.
Саурон не был уверен в верности или измене валараукэ. С одной стороны, она без его согласия выпустила пленного Карадраса и отдала ему одно из драгоценных Колец Власти. С другой, она сама призналась в содеянном и привела убедительные аргументы в свою защиту, а в конечном счёте, именно её действия помогут выследить сообщников Карадраса и придать их жестокому суду. Двойной агент среди этих преступников был бы бесценен, но можно ли доверять этой пламенной леди, помня о её горячей привязанности к Мелькору? Саурон мог бы питать на сей счёт немалые надежды, если бы знал, как это делается. Вместо этого он решил положиться на те приёмы, которые позволили ему с нуля создать одно из сильнейших государств Арды: искушение, внятные цели и страх.
- Что ты думаешь о местном жреце? – сходу произнёс он, окидывая «темнилище» презрительным взглядом. – Кажется, его жажда власти и бессмертия преобладают даже над страхом перед вестниками его бога.
Пепел и мелкие угольки хрустели под его сапогами, пока умайа приближался к жертвенному огню.
- Надеюсь, тебе не слишком мешают эти цепи – добавил Майрон без тени сожаления в голосе. – Уверяю, вскоре эта вынужденная мера себя исчерпает и ты будешь свободна.

- Действительно. Развращение праотцов людского рода было великой победой нашего господина – бесстрастно отвечал ей Саурон. – В конечном счёте, их предательство позволило нам разбить нолдор и оттеснить их к морю. А потом один из их числа привёл к нам аманскую рать и погубил всё. Иронично, не правда ли?
Кажется, долгое пребывание в храме первого Тёмного Властелина привело валараукэ в задумчивое состояние. Редкое явление среди балрогов. Большинство из них было попросту не способно на меланхолические рассуждения, сожаления и прочие проявления самоанализа. Но в Лит было слишком много от эрухини и слишком мало от той стихии, чьим олицетворением были балроги. Возможно поэтому она уцелела, а прочие во главе с Готмогом сгинули в небытии. Был правда ещё один, сторожащий первое из колец власти на далёком юге, но как достоверно знал Саурон, Лангорхин таки нарвался на достойного человека и вновь развеялся по ветру. Может через тысячу лет балрог вновь приползёт к подножью его трона и будет молить о воплощении. Может быть, Саурон даже найдёт для фанатика место в своих замыслах. А может быть, и нет.
В словах Лит была неприятная истина, вызвавшая на бледном лице Саурона гримасу неудовольствия. Он и сам понимал, что мир заметно умалился со времён Первой Эпохи. Королевства эльфов, магия, орки и чудовища, даже сам Тёмный Властелин и его цитадель не шли ни в какое сравнение со своими славными аналогами из далёкого прошлого. Да будь у него хотя бы несколько драконов из рода Анкалагона и горсть преданных тёмных духов, эльфы и гномы пали бы в течение нескольких лет. Но нет, приходилось трястись с немногими имеющимися кадрами и делать ставку на дисциплинированную армию. Которая, к слову, тоже была лишь тенью Морготовых орд.
Думая об этом, Саурон вдруг понял, что закипает, что между сжатых в кулаки пальцев сочится кровь из порезанных ногтями ладоней, а его взгляд медленно выдавливает жизнь из не в меру языкастой валараукэ. Какой это был взгляд! В горящих глазах словно распахнулись две узкие дыры в Ничто. В эти секунды Гортхаур разглядел в лице Лит всё то, что угнетало его последнюю тысячу лет. И теперь он давил её страхом, яростью и злой волей, так что пятки женщины едва касались пола, а пламя в алтаре билось толчками, точно кровь из рассечённой артерии.
Он был Тенью. Он мог повергнуть эльфов и поработить людей, выжечь имена Валар из истории Арды, мог одержать тысячу побед и подчинить себе мир от ледяных пиков до знойных пустошей Дальнего Харада, но всё равно остался бы Тенью, Учеником, первым среди равных. Гордыня и ненависть душили его, он алкал большего. Он знал, настанет день, и имя Мелькора-Моргота отправится в небытие вслед за именами прочих Валар. У этого мира может быть только один Властелин.
Гортхаур шумно выдохнул, ослабив хватку, позволил узнице тёмного храма осесть подле жертвенного огня. Пламя у неё за спиной дрожало перепуганным зверьком, разбрасывая ворохи теней по стенам пещеры. Чёрные провалы и пламя его глаз сменилось холодной сталью. Раньше Саурон пенял на вспыльчивость Мелькора, теперь же, пробыв на его месте пару тысячелетий, он удивлялся тому, что Тёмный Вала не передушил подчинённых точно кроликов. Но Лит была права: она была ему нужна, ему нужны были все умайар, какие только остались. Не понимала она лишь того, что кому-то из слуг он отводит жизнь в гордыне и величии на вершине Чёрной Башни, а кто-то служит ему в роли пушечного мяса. От каждого – по способностям. Но даже такая, своевольная и беззаветно преданная Мелькору, Лит могла быть полезна ему, если он сумеет направить её мысли в нужное русло.
Постояв несколько секунд в роли неподвижной статуи, Саурон пересёк пещеру и склонился над женщиной. Ни сострадания, ни тени сожаления не было на его лице. Но движение, которым он взял её лицо в ладони и приподнял на уровень собственных глаз, было почти по-отечески заботливым. Тёмные не знают любви и сочувствия, но им знакомы абмиции. Сейчас Саурон хотел, чтобы одна из последних оставшихся у него майар поняла его и сделала правильные выводы. Или хотел, чтобы она в это поверила – кто поймёт, что на уме у Обманщика?
- Ты права. Ты нужна мне такой, какая ты есть: умной, могучей и безжалостной. А теперь посмотри на себя. Ты тонешь в болоте воспоминаний, скулишь по прошлому как изгнанная из дома дворняга и бросаешься за первой телегой, на которой накарябано Его лицо. Такой должна быть последняя из валараукар? Будь той Лит, которую я знал на протяжении тысячелетий войны с Западом! Оглянись, мы на вражеской земле, где эльф может прятаться за каждым кустом. Наши враги ждут что мы расслабимся, сядем на землю и будем хныкать, посыпая голову пеплом. О да, именно этого они хотели от нас, последователей Мелькора! Ты хочешь ползать в ногах у этих остроухих слюнтяев? Хочешь прийти к «благим» Валар и выть им о жестокой судьбе, сидеть ручной собачёнкой у трона этого лицемера Манве, говорящего от имени Эру о том что плохо и что хорошо?!
Гнев вновь распалил его глаза, но сейчас это пламя казалось знакомым, почти родным. Так горели разломы в глубоких пещерах Удуна. Тёмное пламя, стихия балрогов, сущность их душ не давало отсветов, зато обильно порождало тени.
- Собода – это рабство. Война – это мир. Я свободен ото всех цепей и умиротворён до тех пор, пока делаю то, что должно. Ты можешь поступить так же. Забудь о том, кого нет. Забудь про Ангбанд и Удун, про Готмога и Глаурунга. Но помни имена наших врагов: Финголфин, Фингон, Тургон, Финрод, Эрейнион, Тингол, Мелиан, Келеборн, Галадриэль, Берен, Лютиэн, Турин, Туор, Эарендил, Элронд! Помни. Ненавидь. Убивай. И служи только мне.
«А в незнании – сила» - мысленно закончил он, испытывающее глядя в лицо изменницы.

Давным давно, посреди войны с нолдор, Саурон всерьёз озадачился вопросом: зачем Валар нужен Эру? Зачем группе воплощённых и могущественных созданий нужна некая запредельная и бесплотная сущность, которую никто не видел с момента сотворения Эа? При их могуществе, нет ничего проще чем заставить наивных Детей Эру почитать их как высших богов и создателей. Однако, вместо этого Валар провозгласили главенство Илуватара. Саурон не мог этого понять, а потому эта деталь поведения врага беспрестанно вызывала в нём смутные опасения. Он уже тогда судил о всяком по своей мерке и был уверен, что за действиями Манве и компании кроется некий расчёт.
Пусть Манве неоднократно утверждал, что слышит голос их создателя, в пределах Арды нет того, кто мог бы опровергнуть его слова. Саурон не сомневался в том, что предводитель обленившихся Валар уже давно прикрывается авторитетом Эру для осуществления своих идей. На месте Манве, Саурон поступал бы именно так. И что поразительно, другие Валар и впрямь верят в то, что Сулимо слышит голос Эру! Никто другой, исключая собственного наставника Майрона, не получил и единой весточки от Создателя за всю историю мира. Как удобно устроился предводитель Валар!
Лишь в начале Второй Эпохи Саурон осознал всю прелесть поклонения нематериальному божеству. В природе смертных обращать внимание на близкие вещи и игнорировать те, что находятся на значительном удалении. Предложи им почитать некое существо, пусть даже обладающее могуществом, властью и благородством, но сидящее за тридевять земель на высоком троне, и они забудут о нём в считанные поколения. Но что если дать им идол бестелесный и запредельный?
Он станет для них вездесущим. И по всему миру, от жарких пустынь до заснеженных гор будут возноситься молитвы отстранённому божеству. И поскольку бог нем, от его лица сможет говорить тот, кто обладает наибольшей силой и влиянием. Лишь тогда, когда он начал натыкаться на культ Валар по всему миру и испытал на прочность веру людей, Саурон осознал, насколько же гениальным было решение Манве. Признав главенство Единого, он установил своё влияние на лиги и века. В очередной раз, Саурон поразился изощренности замыслов ленивого, безмятежного и раздробленного врага.
К счастью, в эту игру можно было играть и двоим.
У Майрона была карта, способная перебить ставку Сулимо. Некто столь же отстранённый и великий, но не требующий от паствы соблюдения множества этических правил вроде «не сожги ближнего своего на жертвенном костре». Некто, чьи грандиозные свершения и мрачная таинственность и спустя тысячелетия будут привлекать внимание наивных дураков. Мелькор. И кто в здравом уме оспорит право Саурона, первого сподвижника во всех делах и сильнейшего из слуг, на роль первожреца? Он будет аватарой высшего божества, он станет Тенью Бауглира и его голосом. В любой земле, как бы далеко она не находилась от Мордора, найдутся те, кого прельстят посулы жрецов Тени. Бессмертие, власть, могущество – всё то, на что так падки люди, всё это мог предложить им могущественный и беспощадный покровитель. А со временем, когда грань между богом и его представителем на земле поистерётся, а власть Саурона станет нерушимой, он сможет сам стать Мелькором.
Так думал Саурон добрую тысячу лет назад, и виделось ему, что он превзошёл замысел Валар. Так бы он думал и теперь, если бы лютая ревность не разъедала его мысли. Всё получилось. Люди по всему миру поклоняются Тени. В мрачных храмах ежедневно звучат крики людей, приносимых в жертву. И мало кто уже видит грань между вездесущим и всевидящим Мелькором и его Тенью. Наступили Тёмные Века. Так почему же его переполняет желание разнести по камешку это примитивное капище?! Почему ему хочется переломить хребет этой упёртой блуднице, льнущей к его губам?! Почему его так тянет поменять местами цель и средство, стать истинным тираном для этих богом забытых земель?
Он медленно, словно преодолевая незримое давление, возложил руки на талию Лит. Ощутил тепло женского тела, что было отголоском внутреннего жара валарукэ, скованного цепями проклятия. Эти цепи скрепляли дух и тело бунтарки, делали её больше воплощённой, нежели Айну. Никакой смены облика, никаких осанвэ и прочих айнурских уловок, ни капли власти над огнём. Для светлого Айну, попадись он в руки Саурона, это стало бы искушением. Для тёмного – испытанием. Сложно противостоять соблазнам плоти, особенно когда у тебя есть абсолютное оправдание в виде тяжёлых цепей из мифрилового сплава. Голод и усталость преследовали пленника наравне с неестественными для светлых Айнур желаниями. И болью.
Пламя позади Лит взметнулось к потолку громадным багровым языком, едва не сорвав со спины женщины одежду вместе с кожей. Огонь, её раб на всю жизнь, неожиданно оказался донельзя горячим, почти болезненным на ощупь. В тот же миг послышались тяжёлые, лазгающие шаги назгула, закованного в мрачные латы. Призрак кольца без видимых усилий тащил за шиворот того самого побитого молью жреца, которого Лит видела у входа в пещеру. Последний дрожал как мышь и оглашал своды пещеры сбивчивым бормотанием, то ли каясь во всех грехах, то ли суля Палачу золотые горы. С толикой сожаления, Майрон отстранился от умайэ и на лице его заиграла жестокая улыбка инквизитора.
- Мы, духи Тьмы, склонны следовать своим страстям. Твоя преданность похвальна, но глупа. Некогда я был готов умереть жуткой и мучительной смертью, но не предать нашего повелителя – солгал он. – Давай посмотрим, что окажется сильнее: твоя страсть к Мелькору или моя страсть к пыткам?
С этими словами он отвернулся к вошедшим и провозгласил громовым голосом:
- Жрец, тебе доверена великая честь. Сегодня ты принесёшь Властелину Тьмы самую замечательную жертву из всех, что когда-либо орошали это место своей кровью. Покажи, как вы ублажали Властелина, и будешь вознаграждён, ибо я – Тень его воли на этой презренной земле. И я готов сделать тебя бессмертным.
Глаза мужчины округлились, несколько секунд он стоял, ошалело оглядывая собственный храм, будто видел его впервые. Но потом корысть, что давно и безраздельно владела душой этого человека, взяла своё. Он неловко поклонился и принялся суетиться, ворошить золотые побрякушки, возжигать свечи и дурманящие травы в жаровне. Постепенно, череда привычных действий изгнала суетность из его мыслей и поступков, и грядущее жертвоприношение с каждой секундой приобретало всё более мрачный антураж. Меж тем, Саурон обратился к Палачу и коротко скомандовал:
- Приготовь ларец.
Назгул не стал утруждать себя реверансами. Он просто снял с пояса связку тяжёлых ключей, один из которых предназначался и оковам Лит, после чего принялся отпирать замок на цепях, обвивших привезённый из Мордора небольшой сундук. Давно не используемый замок со скрипом подчинялся, щелчок за щелчком высвобождая цепи. Наконец, те с тихим звоном сползли на постамент. Назгул поспешно возложил руки на крышку тёмного, с золотыми украшениями ларца, будто опасался выпустить что-то, скрывающееся внутри. Повеяло злым, сверхъестественным холодом.
- Я дал тебе ненависть, я дал тебе власть и смысл. Но ты всё равно цепляешься за прошлое – с досадой вымолвил Саурон, стоя спиной к приговорённой валараукэ. – Очень неразумно. Я не могу рисковать, оставив подле себя потенциального предателя. Риск того, что в самый ответственный момент ты погонишься за бредовой затеей Карадраса и его подельников-бунтарей, перевешивает всё что ты сделала или могла бы сделать. Это ведь не любовь. Любовь - это миф, придуманный нашими врагами, чтобы дурачить эльфов. Что тебя притягивает? Коварство? Величие? Могущество? Всё тлен. Вспомни, каким стал наш повелитель в последние века. Он был велик, но потерял всё, что имел. Пусть я из майар, но ныне я превосхожу его по могуществу, мой замысел бросит весь мир на колени!
Он резко обернулся к женщине, с мрачным лицом и с Кольцом, полыхавшем на вскинутом кулаке.
- Так почему ты столь упряма? Разве ты не видишь, что твой идол навсегда остался в прошлом, ещё прежде, чем Валар пленили его и изгнали в Пустоту? Зачем отдавать себя в служение тому, кто не в силах ни оценить, ни вознаградить по заслугам? Я же могу быть не только жестоким, но и справедливым. Откажись от своей пустой преданности Мелькору, почитай и боготвори меня и только меня, и я дам тебе всё, что ни пожелаешь. Или сгори во славу Его и развейся пеплом. Выбирай!

В этот раз пылкая тирада умайэ заставила Саурона поперхнуться заготовленными словами. Он никогда бы не подумал, что правда может так жечь. Он ждал града обвинений, истерики, угроз и мольбы. Он готовился обернуть ложь Лит против неё, но совершенно не представлял, что ему делать с правдой. В результате, Лит несколько секунд могла любоваться редким зрелищем ошарашенного Тёмного Властелина.
- Вижу, тебя не провести – наконец выдохнул он. – Ты слишком хорошо меня знаешь. Я никогда не наступлю на горло собственной Песне, не лишу себя столь ценного слуги. Это было бы сущей глупостью, верно?
С этими словами, он бережно, словно драгоценную статуэтку, приобнял умайэ за талию и неспешно повёл к загадочному ларцу, над которым колдовал Палач. Сейчас, когда спали иллюзорные чары, Лит смогла заметить рукояти рычагов, торчащие из боков сундука, точно рёбра покойника. Призрак в тёмных латах орудовал ими, точно заправский пианист. Изнутри доносились скрипы, щелчки и глухие стоны. Но вот, Палач закончил настройку и без всякой опаски откинул резную крышку.
- К тому же, ты умеешь поднимать проблемные вопросы. Вот, например, душа. Непокорная, неприкосновенная, бессмертная. Мои враги знают, что даже в случае поражения их будет ждать Эру или уютные Чертоги Мандоса. Боль пугает их, неизвестность лишает их покоя, но этого мало. Да и мысль о том, что каждый убитый нами эльф потенциально пополняет армию Валинора, прямо скажем, не радует. К счастью, недавно я нашёл решение этой проблемы.
Он возложил руку на крупную вращательную рукоять, погладил лакированную кость и холодный металл. В Мордоре магия и механика переплетались столь тесно, что порой невозможно было понять, где кончается колдовство и начинается глухое железо. Всё ради эффективности, функциональности, надёжности. Внутри ларца обнаружилось второе дно, инкрустированное золотым узором в виде спирального лабиринта. Мало света падало на тёмное нутро сундука, но несмотря на это, по золотому узору то и дело пробегали искры. Они блуждали по золотым линиям, вспыхивали, наткнувшись на очередной тупик, и пропадали, достигнув чёрной сердцевины лабиринта. Там, в пересеченье всех путей, была заполненная чернильной темнотой воронка, словно дыра в Ничто.
«Жаль, что разумные существа не способны соответствовать столь высоким стандартам».
- Это – Ларец Тысячи Душ. И отныне, для моих врагов, он заменит Залы Мандоса. Но в этих стенах душам людей, эльфов и майар не найти отдохновения, лишь боль. Страдания будут коверкать их разум, искушение однажды выйти за пределы темницы отравит их волю. Пока, в конечном счёте, я не выпущу их, ненавидящих жизнь, всецело покорных моей воле, навсегда потерянных для Света.
Он говорил со страстью творца, рассказывающего о созданном шедевре. В глазах Саурона разгоралось пламя, его дыхание участилось, и глубоко под латами и плотью, чёрное сердце разгоняло по венам кипящую кровь. Его рука непроизвольно поглаживала спину майэ, горячие пальцы двигались по её хребту, перебирая позвонки, постепенно поднимаясь к шее и затылку.
- Карадрас и прочие мятежники будут мне служить. Гил-Галад, Элронд, Галадриэль и всё скопище самозваных эльфийских бунтарей тоже. И ты. Помнишь, я говорил, что дам тебе свободу?
Он обратил к Лит лицо с парой чёрных, змеиных зрачков и улыбнулся.
- Я соврал.
Его рука утонула в чёрных волосах валараукэ, и в тот же миг Майрон с силой потянул её вниз, к золотому лабиринту и его чёрной сердцевине, что так настойчиво притягивала взгляд.
- «Пусть осуществят свой план»?! – голос Саурона громыхнул над самым ухом, едва не вышибив ушные перепонки. – Да знаешь ли ты, сколько сил и времени я вложил в то простецкое кольцо, что ты отдала Карадрасу? В них – наше будущее, наша победа, а ты вручила его ему, точно кость голодной собаке! За это, тебе придётся заплатить своей вечностью.
Мрак разрастался, краски блекли, звуки смолкали. Ничто надвигалось из недр проклятого артефакта, жадное, холодное, звенящее воплями множества пленённых душ. С каждой секундой, червоточина становилась реальнее, а мир вокруг отдалялся, пока не сделался сродни грубо нарисованной картине. И тогда, из чернильного мрака проступили лица призраков. Эльфы, люди, майар – их было немного, но в их взглядах была ненависть целого народа.

- Да – раскатился эхом холодный ответ. – Теперь смерть станет для моих врагов именно тем, чем её видел Мелькор – карой. Для всех моих врагов.
Услышав дерзкие слова, Майрон нахмурился, но всё же не завершил начатое. Резким рывком он выдернул Лит из гнетущей червоточины и развернул лицом к себе.
- Для меня нет неприступных гор и крепостей – в его голосе клокотал гнев. – Вы бы стали примером для других моих врагов. И так, послужили бы Тени. Все будут служить. Вопрос лишь в том, как.
Распалённый жертвенный алтарь вновь оказался рядом, и языки огня тянулись к умайэ, точно живые, норовя вцепиться ей в платье. Жар опалял кожу, едкий дым слезил глаза. По стенам храма заплясали бесформенные тени, им вторили голоса из раскрытого ларца, чьё нутро жадно поблескивало, в предвкушение свежей добычи.
Саурон медлил. Слова Лит поколебали его решимость, и сейчас он старательно взвешивал всё, каждый факт и мельчайший фактор, решая судьбу одной из последних уцелевших валараукар. Что принесёт больше пользы его делу? Стоят ли способности Лит того, чтобы дать шанс потенциальному предателю? Ему нужны сильные слуги, умелые слуги. Чёрные ладьи, способные крушить белые пешки одну за другой. Офицеры, возвышающиеся посреди моря чёрных войск. И кони, способные пробраться в тыл к врагу и разгромить его. Но что, если вражеский конь уже занял позицию среди его рядов? А Лит – отнюдь не хилая фермерская кляча, скорее уж её можно сравнить с именитым конём Оромэ. Оказавшись внутри его обороны, она может нанести катастрофический урон.
«Ну почему Эру наделил всех нас аваниром?! В этих землях нет никого сильнее, и всё же я не могу прочитать и последнего эльфа, если тот пожелает закрыться!» - вторя гневным мыслям Мелькора вопрошал он.
Наконец, он издал тяжкий вздох и протянул руку к сгорбленной фигуре тёмного жреца.
- Дай мне нож.
Он сделал выбор, плотнее придвинувшись к умайэ и прожигая её испытывающим взглядом. В его руку лёг кривой, закопчённый кинжал с тусклыми бурыми пятнами запёкшейся крови. Огонь радостно вспыхнул и затрещал. Сейчас пламя не чувствовал в Лит хозяйки, лишь очередную жертву. Оно торопилось пожрать её, содрать мясо с костей и превратить кости в золу. Но Майрон медлил.
- Последнее слово? – участливо осведомился он, занося руку для смертельного удара.

В глубинах капища, багровое пламя и непроглядный мрак сошлись в яростном танце. Рыжие всполохи играли на грубых золотых побрякушках, высвечивали серую кость черепов. Под потолком тянулась тонкая поволока дыма. Палач, один из первых назгулов, замер у входа неподвижной статуей. Лишь в глазницах пустого шлема посверкивали жёлтые глаза. Ему нравилось представление.
Ещё один невольный участник жертвоприношения, сутулый лысоватый жрец со шкурой на жилистых плечах. На длинном лице блестел пот, покрасневшие глазки-бусинки бегают из стороны в сторону. Он был похож на крупного хорька, неожиданно угодившего на кошачью оргию. Его тянуло к жертвеннику со страшной силой. Ему было интересно, волнительно и страшно.
Саурон был мрачен и непроницаем. Теперь, когда он сделал выбор, пламень его души вновь сокрылся в чернёной броне. Он твёрдо знал, что делает и к чему приведут его поступки. Жалость, колебания, ненужные вопросы – всё осталось в прошлом.
Жертвенный нож слишком мал для его руки, закопчённое кривое лезвие торчит наружу точно обломанный клык. Осталось лишь нанести удар, скормить ещё одну душу иллюзорному лабиринту и отправиться дальше, в погоню за украденным сокровищем. Бывшим соратникам и подручным не следовало вмешиваться в его план. До сих пор он не понимал их рвения. Он был сильнее, у него была власть, они должны были подчиниться. Но хаос вновь торжествовал, ему скорей всего придётся разрушить тех, кто мог бы стать покорными инструментами его воли.
Последняя вспышка негодования со стороны Лит и позабавила, и позлила. Бледные губы дрогнули в насмешке. Он не верил пророчествам валараукэ. Но в этой вспышке проявилась её натура, и после этого исход стал очевиден. Плохие инструменты перековываются в огне. Или отправляются на свалку.
- Значит быть посему.
Жертвенный очаг жадно тянул к ним огненные языки, играл жирными отблесками на грубом изогнутом лезвии.
Саурон вскинул руку, замер на миг, словно статуя алчного демона, и ударил. Вниз, с силой, достаточной чтобы пробить грудную клетку и пронзить сердце. Пламя позади Лит вспыхнуло ярче прежнего, готовясь принять в себя желанную жертву. В этом свете особенно ярко проступило всё уродство жертвенной пещеры, вся дикарская грубость и нелепость.
Нож в могучей руке Саурона с хрустом вошёл в живую плоть, проколол сердце и урезал жизнь до нескольких секунд агонии.
Заколотый у собственного алтаря жрец коротко вскрикнул и сорвался на приглушённый хрип. В последний момент, рука умайа ушла в сторону и нож нашёл себе иную цель. Саурон же отстранил Лит и без видимых усилий бросил умирающего жреца на поживу огню.
- Ты истово верна Мелькору, а значит, верна мне. Потому, я без опасений доверю тебе говорить от моего имени и действовать на своё усмотрение. Ты будешь моей дланью в этих землях и притащишь за шкирку этих бездомных бродяг, что нашкодили под моей дверью. Чуть позже я расскажу тебе то, о чём не должен знать никто, кроме тёмных майар, о чём до сих пор знал лишь я один. А сейчас.. .смотри!
Дух жреца отошёл. Скованная колдовскими цепями, Лит не могла его видеть, но он отчётливо проявился в воздухе чёрной дымкой. Его влекло, затягивало круговертие огненных искр в сердце ларца. Рукоять вновь была опущена, и на этот раз узилище душ получило нового постояльца. Ещё один огонёк заскользил по бесконечному лабиринту, испытывая неземные муки. Крышка с громким хлопком опустилась на своё место, замки сомкнулись на ней.
- Из него выйдет хороший волколак через пару веков - безразлично сообщил Майрон. - Итак, ты готова повиноваться мне? Или хочешь разделить его общество в вечных муках?